ОБ ОДНОЙ ЭКСПРОПРИАЦИИ В СЕЛЕ БОГОРОДСКОМ НИЖЕГОРОДСКОЙ ГУБЕРНИИ

(ПРОИСШЕСТВИЕ, РАССЛЕДОВАНИЕ, ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА)

13-го февраля 1908 года в селе Богородском Горбатовского уезда Нижегородской губернии в десятом часу вечера была ограблена контора Российского страхового общества транспортных кладей. Злоумышленники похитили 827 рублей сериями, кредитными билетами и Государственной рентой. На момент происшествия в учреждении, бывшем также квартирой страхового агента Ефима Ивановича Кожохина, находились Анатолий Андреевич Русинов — помощник агента, служащий мальчик Петр Маркичев и кухарка Татьяна Михайловна Комарова. Контора страхового общества занимала верхнюю половину двухэтажного дома, расположенного в центре села на Базарной площади. В нижней его части находился книжный магазин состоятельного крестьянина, секретаря Богородского сельскохозяйственного общества Василия Павловича Шеломаева, который в то время учился на юридическом факультете Московского народного университета Шанявского, из-за чего неделями жил в первопрестольной, лишь на субботу возвращаясь в Богородское. В отсутствие Василия Павловича магазин оставался на приказчика: им в начале 1908-го был крестьянин села Дуденева, начинающий литератор Николай Степанович Власов, впоследствии достаточно известный поэт, прозаик и журналист, публиковавшийся под псевдонимом Н. С. Власов-Окский. Он оказался одним из подозреваемых по делу об экспроприации 13 февраля в Богородском…

Однако вернемся к самому ограблению…

Из показаний помощника агента Российского страхового общества транспортных кладей А. А. Русинова, записанных отдельного корпуса жандармов ротмистром Соловкиным 24 апреля 1908 года.

13-го февраля вечером, вероятно в 10-м часу, мне доложил служащий в конторе мальчик Петр, что кто-то стучится в дверь крыльца, принес будто бы записку от Александрова на получение завтра товара для отправки. Я приказал принять записку. Через некоторое время дверь в квартиру отворилась, и я увидел 5 вооруженных людей, из коих 3 направились к моему столу, а двое с мальчишкой Петром, которого они держали, видимо, направились в кухню. Трое грабителей, направив на меня револьверы, потребовали поднять руки вверх, а затем один из них потребовал ключ от денежного сундука, и чтобы я указал, где сундук находится. Затем они отперли сундук и стали связывать меня, причем завязали и глаза. Опомнившись от страха и видя, что мне не угрожает смерть, я сказал грабителям, что они обижают служащего человека, ведь я за них должен пострадать. Один из грабителей мне ответил: «Мы готовились к вам давно, но не были готовы». Забрав деньги, грабители ушли из конторы, причем приказали мне не давать тревогу, иначе они меня убьют, один из них крикнул: «Бобик, положи у дверей бомбу». Потом все стихло. Всего пробыли грабители в конторе ½ часа или минут 40. Видя, что все тихо, я кое-как развязался, пошел узнать, что сделалось с мальчиком и кухаркой; они оказались запертыми на задвижку, которую я и открыл. Оба сидели и плакали. Они мне рассказали, что происходило у них[1].

По словам мальчика, его схватили, как только он открыл дверь, приказали не кричать и втолкнули в кухню, где уже были Татьяна Михайловна и маленький грабитель с кинжалом. Затем, как рассказывала кухарка, «один высокий, с надетой бородой» остался сторожить их с мальчишкой, все время молча угрожая револьвером. «Личность грабителей я не заметил, — признавался Петр, — потому что все смотрел на револьвер, направленный на меня, и боялся, что вот-вот он и выстрелит»[2]. Уходя, грабители приказали сидеть на месте и не пытаться выйти, после чего заперли дверь на задвижку.

Для негласного расследования случившегося Горбатовским уездным исправником Петром Алексеевичем Предтеченским в село Богородское был командирован проживающий в селе Ворсма полицейский урядник 4-го участка 2-го стана Михаил Федорович Домнин. Об одном из столкновений с этим стражем порядка Н. С. Власов-Окский много позже напишет в книге литературных воспоминаний «Отошедшие» (1941) … Как следует из повествования, однажды к нему в магазин зашел Алексей Алексеевич Михайлов, знакомый молодой человек двадцати лет, сын печника из Богородского, занимавшийся тем же ремеслом, что и отец, и писавший, по мнению Власова-Окского, весьма недурные стихи, которые время от времени печатались в «Нижегородском листке». Разговорились о литературе. Николай Степанович дал Михайлову свою рукописную поэтическую тетрадь. Тот стал читать, вскользь отзываясь о достоинствах и недостатках стихотворений, как вдруг в магазине появился урядник. Алексей Алексеевич бросил тетрадь на прилавок. Страж порядка схватил ее, быстро перелистал и, «дознавшись», что перед ним стихи Власова, сходу обвинил приказчика в «нелегальном распространении литературы». Затем сходил за понятыми и составил протокол «об отобрании рукописи». «Меня вскоре, — писал Н. С. Власов-Окский, -… «замели»[3].

Из донесения урядника М. Ф. Домнина уездному исправнику П. А. Предтеченскому от 23 февраля 1908 года (стилистические особенности письма сохранены).

Согласно личного поручения имею честь донести Вашему Высокородию по поводу ограбления Российского общества в с. Богородском. Мною негласным путем дознано, что по рассказам разных лиц в этом ограблении подозревается во главе живущий в с. Богородском крестьянский сын д. Вознесенской Теряевской волости Александр Иванов Кузьмичев, который хотя в вечер ограбления находился в Клубе будто бы неотлучно, но один член Клуба передал мне по секрету, что Кузьмичев отлучался на несколько время из Клуба, но куда — не знает. Товарищи Кузьмичева кр[естьяне] c. Богородского Николай Васильев Желтов (На самом деле — крестьянин с. Хвощевка. Прим. авт.), приказчик Шеломаева в книжном магазине Николай Васильев (Отчество написано неверно, правильно — Степанов. Прим. авт.) Власов (На самом деле — крестьянин с. Дуденева. Прим. авт.), Михаил (Не указано отчество — Алексеев. Прим авт.) Махлонов, кр. Шапкина, и сын фельдшера в с. Богородском Александр Павлов Казаков — все революционеры. Лавка книжная Василья Шеломаева служит притоном и не что иное, как отделение революционного комитета, где упомянутые лица собираются, и она по торговле кроме убытку ничего не приносит… Кроме того, сборища бывают этой партии на Стрелецкой улице в доме Петра Иванова Русинова, и приезжает кто-то из Сормова, и один сын Русинова, Петр Петров Русинов, имеет дом в с. Бор, а сам служит в Сормове, а в селе Богородском организована большая партия социалистов революционеров, и 18 февраля около 10 часов вечера к дому крестьянина села Богородского Николая Иванова Кутянина подходили 4 людей, и один подходил к воротам, сильно стучал и требовал отпереть ворота. На окрик сына его Михаила «что нужно» неизвестный ответил «все нужно», а когда Кутянин сказал, что нужно разбудить рабочих, неизвестный тотчас же ушел. Все были в коротких перчатках, но кто — не узнаешь. Кутянин об этом случае никому не заявлял, так как никого не узнали, и общество с. Богородского находится в панике и боясь вечером выйти на улицу[4].

На главного подозреваемого показал помощник страхового агента. Голос говорившего, по словам Анатолия Русинова, слишком напоминал голос Александра Ивановича Кузьмичева, однако проверить догадку Анатолий Андреевич не мог, поскольку глаза у него были завязаны. Затем он вспомнил, что в тот злополучный день видел Кузьмичева дважды. Первый раз в три часа дня, причем подозреваемый спрашивал помощника агента, пойдет ли тот в клуб на спектакль. Другой раз — около восьми часов вечера близ гостиницы Цыпленкова. Узнав, что Александр Иванович хочет заглянуть к барышням Обжориным, Русинов поинтересовался, когда же он собирается на спектакль, на что получил короткий ответ: «Еще успею»[5]. В добавление к этому брат А. А. Русинова Михаил Андреевич рассказал дознавателю, как незадолго до экспроприации, примерно «минут 15–20 девятого… встретился близ конторы, недалеко от парикмахерской Бестужева, с Александром Ивановичем Кузьмичевым, который стоял с каким-то молодым неизвестным… человеком, высокого роста, худощавым». Увидев М. А. Русинова, он простился с собеседником и пошел вместе с Михаилом Андреевичем в клуб, однако «у гостиницы А. Н. Обжорина сказал, что ему нужно отдать письмо для пересылки в Нижний» и оставил своего спутника. По утверждению М. А. Русинова, Кузьмичева он увидел в клубе «в начале II-го действия приблизительно в половине 10-го или без четверти в 10 часов»[6].

Кухарка страхового агента Кожохина заметила, что высокий грабитель подходил по росту к приказчику книжного магазина, правда по фигуре был «более бравый и плотный, чем Власов»[7]. Подозрения усугублял факт ареста Николая Степановича в 1906 году за участие в экономической забастовке рабочих дуденевского затона: тогда он месяц провел в горбатовской и нижегородской тюрьмах. Кузьмичева же ко всему прочему сопровождали весьма нелицеприятные слухи: по словам помощника агента, рассказывали, например, как, служа в товариществе «Сыров и Таланин», он будто бы допустил в магазине пожар, начавшийся от кассы, после которого и был уволен[8].

В своих показаниях ротмистру Соловкину урядник Домнин заявил, что после высказанного Анатолием Русиновым подозрения относительно участия в экспроприации Александра Кузьмичева, «стал подробно разузнавать» о жизни последнего и «узнал, что он почти каждый день бывает в магазине Шеломаева, где дружит с Николаем Власовым и куда часто заходит также Кузьмичев с Махлоновым», из чего Михаил Федорович «вывел заключение, что эти лица были участниками ограбления»[9]. Ранее среди подозреваемых упоминался еще и Николай Васильевич Желтов, но почти сразу выяснилось: 13 февраля его в Богородском не было. Необходимая пятерка грабителей изначально не складывалась, что ничуть не смутило ни урядника, ни уездного исправника, продолжавших утверждать, что Кузьмичев, Власов, Казаков и Махлонов «принадлежа к противозаконному обществу, терроризируют население путем экспроприаций», а потому нападение на страховую контору, как, возможно, и другие происшествия, например, инцидент у дома Кутянина, на их совести, что подтверждается рассказами «частных лиц, не пожелавших обнаружить свои звания и фамилии»[10]. С противозаконным обществом, правда, вышло небольшое недоразумение, поскольку исправник свидетельствовал о принадлежности подозреваемых к социал-демократам, а урядник — к социалистам-революционерам: в их пользу А. И. Кузьмичев будто бы даже собирал деньги, о чем М. Ф. Домнину, по его словам, рассказали Мария и Юлия Лосевы, мать и жена богородского крестьянина Леонида Лосева, которых Александр Иванович якобы посетил однажды с соответствующим сборным листом[11].

По распоряжению уездного исправника от 25 февраля 1908 года у всех подозреваемых, за исключением А. И. Кузьмичева, произвели обыски. Александр Иванович этой процедуре подвергся еще 14 февраля, на следующий день после экспроприации, однако ни денег, ни оружия, ни запрещенной литературы у него не обнаружили. С остальными был тот же результат. У Н. С. Власова, снимавшего комнату в доме Ивана Васильевича Головастикова, обыск 26 февраля произвел пристав 1-го стана Горбатовского уезда Аркадий Иванович Пикар в присутствии понятых, крестьян села Богородского Ивана Аверьянова и Андрея Куклева. Были изъяты «одна рукописная тетрадь под заглавием «Под огнем», а также двадцать две брошюры, среди которых «Порог» И. С. Тургенева, «Не укради» Г. Джоржа, «История Русской земли» Н. А. Рубакина, «Библиотека социал-демократов» П. Лебедева, «Национальный вопрос и социал-демократия» Э. Пернерстофера и другие. Содержание этих книжек признавалось тенденциозным, но запрещенными они не были. Подозреваемый настаивал, что кроме рукописной тетради ему принадлежат лишь издания Н. А. Рубакина и Г. Джоржа. Это вполне вероятно, ведь когда Пикар с другими полицейскими прибыл на квартиру Власова, то не нашел там Николая Степановича, поскольку он еще не вернулся с работы, зато обнаружил в его комнате что-то вроде собрания «сыновей местных крестьян Михаила Васильева Головастикова, он же Абрамычев, Василия Павлова Калошкина, Ивана Петрова Сухова, Александра Васильева Головастикова, он же Абрамычев, Николая Васильева Кудряшова, Михаила Иванова Ныркова» и еще нескольких человек во главе с хозяином дома[12]. Присутствующие вместе с понятыми были оставлены в комнате до конца обыска и вписаны в протокол.

«Из числа отобранных у меня при обыске брошюр только две принадлежат мне, а остальные не мои и кому они принадлежат — не знаю, — утверждал на допросе у ротмистра Соловкина Н. С. Власов. — В комнате, которую я занимаю, во время обыска были какие-то лица, мне неизвестные, почему возможно, что брошюры принадлежат именно им; когда я пришел домой, то пристав и те лица были в моей комнате»[13]. Эта ситуация спустя тридцать лет займет свое место в автобиографической повести Н. С. Власова-Окского «В сказочную страну», где автор скроется под вымышленным именем Павла Семеновича Кленова, квартирного же хозяина назовет Иваном Владимировичем Гороховым.

Н. С. Власов-Окский. Из повести «В сказочную страну».

Вечер был вьюжный и темный. Павел шел на квартиру, зорко оглядываясь по сторонам. Улицы были пустынны. Сквозь залепленные снегом стекла окон тускло сочились огоньки.

Огонь светился и в комнате Павла. Это не удивило парня. Мог прийти и ожидать его Лосев, или хозяйка приводила в порядок комнату. Так бывало часто.

Он взял у входа веничек, обмел им снег со своей обуви, открыл дверь в сени, из сеней — в комнату и застыл от удивления.

Вдоль правой стены стояли три скамейки. На них сидели какие-то молодые люди, с вида — рабочие…

Неподалеку… стоял хозяин дома Иван Владимирович Горохов. А среди комнаты пред открытым люком, ведущим в подполье, стояло четверо полицейских. На ногах их виднелся еще не растаявший снег.

«Значит, только что вошли! — подумал Павел. — Что им тут нужно?..»

Один полицейский держал в руке револьвер. Нацеливая дуло его в подполье, он кричал:

— Кленов, выходи, а то пристрелим!..

Горохов потоптался на месте и заявил:

— Напрасно вы себя утруждаете, ваше благородие: ни Кленова, ни кого другого там нет…

Полицейские переглянулись. Тот, что держал в руке револьвер, не унимался:

— Кленов! Последний раз тебе говорим: выходи, а то пристрелим!..

Павел расхохотался. Ищущие его оглянулись.

— Да вот он! — воскликнул один из них.

Мгновенно револьвер повернулся к двери.

— Ни с места! — скомандовал орудовавший револьвером.

— Да я и не думаю уходить… — спокойно ответил Павел. — Мне смешно видеть вас перед пустым подпольем.

Полицейские обступили его и начали обыскивать. В комнате стало настроженно-тихо. Ребята, сидевшие на скамейках, испуганно смотрели на полицейских…

Обшарив карманы Павла, полицейские устремились к полке с книгами, а один начал выдвигать ящик стола.

— Это ваши книжки? — спросил стражник с русой бородкой, очевидно старший по службе.

— Мои.

— А вы знаете, какие это книжки?

— Обыкновенные.

— Та-а-к!.. А тетради со стихами?

— Мои.

Стражник сложил отобранное стопочкою на стол и сказал Павлу:

— Садитесь.

Павел опустился на стул. Возле него встали двое полицейских. Бородатый обернулся в сторону сидящих на скамьях.

— Кто тут хозяин дома? — спросил он.

— Я, — ответил Горохов, сделав шаг вперед.

— Что это у вас тут за собрание?

— Это — не собрание, ваше благородие, — смиренно сказал хозяин. — Это соседские ребята собрались на досуге сказками позабавиться. На улице-то, видите, пурга. Ну, и пришли отвести душу…[14]

Хотя обыски и не дали никаких результатов (кроме литературы тенденциозного содержания ни у кого ничего не нашли), вечером 26 февраля Александра Кузьмичева, Николая Власова, Михаила Махлонова и Александра Казакова задержали и уже на следующий день отправили в горбатовскую тюрьму, при которой они по распоряжению уездного исправника П. А. Предтеченского были «подвергнуты предварительному аресту».

Скоро судил Петр Алексеевич: не распорядился даже опросить людей, на которых указывали обвиняемые как на свидетелей своей непричастности к преступлению.

Прошение заключенного горбатовской тюрьмы Н. С. Власова Его Превосходительству господину начальнику жандармского управления.

26 февраля с/г я был арестован исправником Горбатовского уезда; который тут же в протоколе заявил — что арестует меня как члена какого-то тайного общества, терроризирующего население путем экспроприаций и грабежей, и виновником совершившегося (13 февраля с.г.) ограбления конторы Российского Общества в селе Богородском.

Подозрение в ограблении, а тем более, арест — я считаю не основательными (скажу более): несправедливыми! — потому что я ни к какому сообществу или партии не принадлежу и не принадлежал.

13-го февраля, в день экспроприации, я, как и всегда — служа в книжном магазине В. Пав. Шеломаева (в с. Богородском) — закрыл магазин в 7 ½ часов вечера.

По закрытии магазина я пошел пить чай в гостиницу А. Н. Обжорина с двумя моими знакомыми, крестьянами — с. Богородского — Федором Ивановым Лосевым, и с. Убежиц Иваном Васильевым Обуховым.

Просидев приблизительно получаса за чаем, мы все втроем отправились в клуб. Там, в клубе, ставился спектакль проезжею труппой артистов.

Пробыв в клубе до самого окончания спектакля (приблизительно 12-ти часов вечера) — я отправился прямо на свою квартиру.

Экспроприация была совершена, по словам самих же служащих конторы, около девяти-десяти часов вечера.

Как мог участвовать я в этой экспроприации, когда ушел в клуб и вышел их него в означенное выше, совершенно расходящееся с указанными в экспроприации часами время — г. исправник, должно быть, об этом не думает.

И так как я считаю себя совершенно не виновным в предписываемом мне обвинении — посему и покорнейше прошу Вас, Ваше Превосходительство, сделать распоряжение к выяснению моей невиновности и возвращению права заработка на хлеб себе и семейству.

Свидетелями могут быть указанные выше Лосев и Обухов.

28 Марта 1908 года[15].

Начальнику Нижегородского губернского жандармского управления, генерал-майору Антону Ивановичу Левицкому в тот день писал не только заключенный Н. С. Власов, но и судебный следователь Нижегородского Окружного суда 1-го участка Горбатовского уезда Петр Алексеевич Благонадежин, уведомлявший, что при настоящем положении находящегося в его производстве «дела о разбойном похищении денег из конторы российского страхового транспортного общества в селе Богородском к следствию в качестве обвиняемых Александр Кузьмичев, Николай Власов, Михаил Махлонов и Александр Казаков привлечены не будут»[16]. 29 марта по тому же адресу отправилось донесение уездного исправника, сообщавшего, что при посредстве лица, не желающего оглашения, урядником М. Ф. Домниным добыто письмо, адресованное на имя проживающего в селе Богородском Василия Павловича Шеломаева, состоящего секретарем местного сельскохозяйственного общества. Писал его Михаил Павлович Удалов, крестьянин села Заозерья Дуденевской волости, служащий на тот момент в Тумботинской лавке Павловского общества потребителей. В письме упоминался содержащийся в Горбатовской тюрьме Николай Степанович Власов, который не только служил приказчиком в книжном магазине В. П. Шеломаева, принимая взносы от членов названного общества, но и вместе с Удаловым в августе 1906-го подвергался аресту по подозрению в организации экономической забастовки в Дуденевском затоне. У Михаила Павловича произвели обыски, как в Заозерье, на дому его тестя Осипа Кирьянова, так и на квартире в Тумботине. При первом обыске в сундуке нашли два кошелька с суммой денег в 218 рублей, при втором — брошюры «Социализация земли» и «Маркс и Энгельс о крестьянстве» В. Чернова, «Толкователь политических слов и терминов с кратким обзором всех существующих партий» и дважды написанное карандашом стихотворение «Узник» (авторство не указано). Как докладывал исправник, «более ничего, что бы разоблачало связь и сношения Удалова с содержащимся в тюрьме Власовым не добыто»[17]. К донесению были приобщены протоколы обысков и упомянутое письмо, призванное в первую очередь подтвердить принадлежность Н. С. Власова к противоправительственной организации.

Из письма М. П. Удалова (стилистические особенности сохранены).

Многоуважаемый В.П.

Уведомляю вас, что я заплатил вносный рубль 26 февраля, когда пошел в Тумботино от масляной Власову. Отдавал было и 25 коп., которые заплатил за меня Тун., но Власов у меня их не взял, должно быть из-за партийных взглядов, не желая передать с.д. — с.р.[18]

Вторая часть последнего предложения, начиная с фамилии, жирно подчеркнута.

4 мая генерал-майор А. И. Левицкий направил своему помощнику, отдельного корпуса жандармов ротмистру Соловкину предписание «приступить к производству переписки в порядке о Государственной охране на предмет исследования политической благонадежности крестьян: Александра Иванова Кузьмичева, Николая Степанова Власова, Михаила Алексеева Махлонова и сына фельдшера Александра Павлова Казакова»[19].

Ознакомившись с ходом следствия, произведя осмотр отобранного при обысках, опросив представленных М. Ф. Домниным свидетелей, а заодно и самого урядника, Соловкин принял решение «Кузьмичева, Власова, Махлонова и Казакова к сей переписке в качестве заподозренных не привлекать», поскольку, как писал ротмистр в Постановлении № 2 от 25 апреля 1908 года, «нет даже данных подозревать их в участии в совершении сказанного ограбления». Соловкин отметил, что показания чинов полиции о политической неблагонадежности названных лиц фактически не обоснованы. Например, «показание урядника Домнина, что Кузьмичев приходил в дом Лосева с подписным листом в пользу партии социалистов-революционеров, Мария и Юлия Лосевы, от которых Домнин будто бы получил эти сведения, не подтвердили»[20]. Михаил Федорович, правда, оговаривался, что женщины, скорее всего, откажутся от своих слов, страшась мести. Однако это стандартное заявление ротмистра не убедило. При опросе свекровь и невестка не скрывали, что Кузьмичев действительно как-то заходил, но к Леониду Лосеву, которого в то время дома не оказалось. Узнав об этом, Александр Иванович тут же ушел, даже не объяснив, зачем ему нужен был хозяин. Когда Соловкин сослался на слова Домнина о подписном акте, Мария и Юлия вне зависимости друг от друга сильно удивились, заявив, что ничего такого уряднику не говорили[21]. Свидетельства же подчиненных Михаилу Федоровичу пеших стражников Антона Ефимовича Чернышева, Ивана Васильевича Осипова и Василия Ивановича Арсентьева основывались, казалось, на домыслах и сплетнях.

Из показаний пешего стражника Антона Ефимовича Чернышева, записанных ротмистром Соловкиным 24 апреля 1908 года.

На предложенные мне вопросы отвечаю: Александра Иванова Кузьмичева, Николая Степанова Власова, Михаила Алексеева Махлонова и Александра Павлова Казакова я знаю, за ними полицией ведется наблюдение, как за лицами политически неблагонадежными, но пока наблюдениями ничего предосудительного в политическом отношении не замечено. Наблюдение за этими лицами ведется потому, что все они почти безработные, а ходят чисто одетые и даже пьянствуют. В Богородском в 1905 году во время забастовок бывали митинги и на них участвовали все раньше названные мною лица, а теперь никаких митингов в селе нет. У Кузьмичева, Казакова, Власова и Махлонова раньше бывали обыски, по которым у них будто бы находили различные книжки воспрещенные[22].

Замечу, что Николай Степанович Власов лишь в конце 1905-го вернулся в родное Дуденево с Каспия, где более четырех лет провел на заработках, а потому бывать в том же году на митингах в соседнем селе не мог. Голословным оказалось и заявление М. Ф. Домнина о богородском книжном магазине как отделении революционного комитета, где упомянутые лица собирались. Никто из свидетелей, в том числе и служащие страхового транспортного общества, не подтвердил, что хотя бы раз видел в магазине Шеломаева всех подозреваемых одновременно. Это соответствовало последующим показаниям Н. С. Власова, данным ротмистру Соловкину 26 апреля 1908 года: «Александр Кузьмичев, Михаил Махлонов и Александр Казаков ко мне в книжный магазин заходили как знакомые и как покупатели, но не скажу, чтобы это было часто; оставались они у меня иногда минут 10–30, но не больше, впрочем, продолжительность время пребывания их у меня замечать было некогда и на это я не обращал внимания. Вместе они у меня никогда не были»[23]. Отсюда достаточно убедительным выглядело в упомянутом Постановлении № 2 замечание ротмистра: «По показаниям чинов полиции, все вышеназванные лица считаются политически неблагонадежными, почему за ними было установлено наблюдение, но до сего времени за ними ничего предосудительного в политическом отношении замечено не было»[24].

В начале мая переписка была завершена и представлена Нижегородскому губернатору на прекращение по недостаточности улик, собранных против задержанных. Ожидалось, что вскоре они будут отпущены на свободу, вследствие чего начальник Губернского жандармского управления направил уездному исправнику секретное отношение за № 5511 от 21 числа названного месяца, в котором просил после освобождения заключенных из-под стражи «установить за ними тщательное секретное наблюдение и через некоторый промежуток произвести у них внезапные обыски на предмет обнаружения… вещественных доказательств, могущих указывать на участие… в ограблении», поскольку по доходящим негласным сведениям крестьяне «Николай Степанов Власов, Михаил Алексеев Махлонов и Александр Павлов Казаков будто бы действительно участвовали в ограблении транспортной конторы Российского страхового общества в с. Богородском совместно с братом конторщика…»[25].

Через два дня генерал-майор А. И. Левицкий получил уведомление от губернатора, что «к прекращению этого дела в порядке Положения об охране» с его стороны «не встречается препятствий»[26]. 25 мая Антон Иванович распорядился Кузьмичева, Власова, Махлонова и Казакова из-под стражи освободить, еще раз наказав уездному исправнику установить за ними слежку и поступать в дальнейшем согласно ранее полученных указаний[27].

Едва успел А. И. Кузьмичев выйти на волю, как первого июня вновь был задержан с двумя другими предполагаемыми подельниками по подозрению все в том же ограблении все того же страхового общества: новый пристав 1-го стана Горбатовского уезда Дмитрий Михайлович Антонов подсуетился… Александра Ивановича, правда, вскоре освободили, и он на некоторое время осел в Нижнем Новгороде. Следствие продолжалось, но, как видно, без особых успехов, а потому первых подозреваемых в экспроприации не оставляли в покое: в конце июля у Николая Власова, Михаила Махлонова и Александра Казакова произвели «внезапные обыски».

Из протокола обыска у Н. С. Власова, составленного приставом Д. М. Антоновым.

1908 года июля 29 дня Пристав 1 стана Горбатовского уезда Антонов вследствие предписания г. Горбатовского Уездного Исправника от 27 мая с. г. за № 237, прибыв в 7 часов утра в дом крестьянина села Дуденева Николая Степанова Власова, … произвел обыск, причем было осмотрено все помещение, занимаемое Власовым: сени, чулан, чердак, подполье, сундуки и пр., — но ничего не обнаружено…

При обыске присутствовали Николай Степанов Власов. Понятые: крестьянин…деревни Бодурихи (Название написано неверно, правильно — Батурихи. Прим. авт.) Григорий Иванов Чертыков, а за него, неграмотного, и за себя расписался крестьянин села Дуденева Андрей Нестеров[28].

Обыски у Махлонова и Казакова также не дали «положительных результатов», о чем первого августа уездный исправник информировал начальника губернского жандармского управления. Кроме того, в своем донесении Петр Алексеевич Предтеченский «доводил до сведения» Антона Ивановича Левицкого, что «Александр Кузьмичев в настоящее время проживает в Нижегородской ярмарке в ресторане Бубнова», а по «секретному наблюдению за означенными лицами в поведении их ничего предосудительного не замечено»[29]…

Из четырех бывших заключенных впоследствии лишь Николай Степанович Власов и Александр Павлович Казаков продолжали общаться, сдружившись по-настоящему. Оба серьезно готовились держать экзамен на звание начального учителя. Однако для допуска к испытаниям и тот и другой должны были представить свидетельство о политической благонадежности. Александр Павлович такой документ выправил, а вот Николай Степанович — нет. В течение 1910–11 годов Н. С. Власов трижды писал на имя губернатора прошение о выдаче необходимого свидетельства, но всякий раз получал отказ. В апреле 1912-го он перебрался в Нижний Новгород, где сделал блестящую журналистскую карьеру, прерванную мобилизацией в октябре 1916-го…

О настоящей причине второго ареста Николай Степанович Власов-Окский вспоминать не любил, более того — скрывал ее. Во всех автобиографиях и анкетах указывал: в 1908-м задержан и заключен в тюрьму за хранение нелегальной литературы. Дело, думаю, в том, что Николай Степанович был человеком верующим. Духовенство, правда, не жаловал, но заповеди чтил, а потому даже подозрение в экспроприации считал для себя постыдным. Вряд ли случайно во время обыска у него нашли книгу толстовского издательства «Посредник» под названием «Не укради» …

[1] Центральный архив Нижегородской области (Далее — ЦАНО). Ф. 918. Оп. 8. Д. 252. Лл. 32об.-33.

[2] См.: Там же. Л. 31-31об.

[3] См.:Власов-Окский Н. С. Отошедшие. Литературные воспоминания. — М.: Издательство гуманитарной литературы, 2000. С. 15–17.

[4] ЦАНО. Ф. 918. Оп. 8. Д. 252. Лл. 4-4об.

[5] См.: Там же. Л. 33.

[6] См.: Там же. Лл. 33об.-34.

[7] См.: Там же. Л. 31.

[8] См.: Там же. Л. 33об.

[9] См.: Там же. Л. 34.

[10] См.: Там же. Л. 5.

[11] См.: Там же. Лл. 34об.-35.

[12] См.: Там же. Лл 6–8.

[13] Там же. Л. 42об.

[14] Власов-Окский Н.С. В сказочную страну. Авторизованная машинопись Личный архив В. П. Черкасова (внука Н. С. Власова-Окского). Лл. 208–210.

[15] ЦАНО. Ф. 918. Оп. 8. Д. 252. Лл 23-23об.

[16] Там же. Л. 17-17об.

[17] См.: Там же. Лл. 27-28об.

[18] Там же. Л. 29.

[19] Там же. Л. 1-1об.

[20] См.: Там же. Л. 37-37об.

[21] См.: Там же. Лл. 35об.-36.

[22] Там же. Л. 35-35об.

[23] Там же. Л. 42об.

[24] Там же. Л. 37.

[25] См.: Там же. Л. 85-85об.

[26] См.: Там же. Л. 87.

[27] См.: Там же. Л. 88-88об.

[28] ЦАНО. Ф. 918. Оп. 8. Д. 221. Л. 487.

[29] Там же. Л. 484.

 

На снимке Николай Степанович Власов (Власов-Окский) незадолго до ареста: в феврале 1908 года. Фотография из семейного архива Валерия Павловича Черкасова, внука Н.С. Власова-Окского.