А.В. ЛЮБАВИН

«Это был чарующий человек…»

(О Николае Васильевиче Шереметеве)

 

Однажды, листая областные газеты второй половины 30-х годов прошлого века, мне попалась на глаза большая, на целых две полосы, подборка материалов, посвященных «проклятому прошлому», под общим названием «Под гнетом царских сатрапов, помещиков, фабрикантов, кулаков стонала до революции Нижегородская губерния». Среди помещенного в подборке, особо привлекла статья П. Осипова «Помещики Шереметевы».  Имя автора, признаюсь, мне ни о чем не говорит, а вот строчки о Николае Васильевиче сразу же «запали в душу». Приведу их как можно полнее и объясню почему.

«При взгляде на портрет Н.В. Шереметева невольно вспоминается гоголевский Собакевич. Грузная, неуклюжая фигура, мясистое, почти квадратное лицо, обрамленное жесткими бакенбардами, короткая шея, плотоядные маленькие глазки, оживляющиеся при виде еды…

На один обед для гостей он тратил столько, что на эту сумму могли бы прокормиться целый год два-три десятка крестьянских семей.

Этот Шереметев был так толст, что не мог выезжать на охоту верхом и ему подавались дрожки. Трубили рога, порскали собаки, лошади скакали по полям, вытаптывая жалкие крестьянские посевы. Однажды крестьяне едва не побили одного из охотников, собутыльников Шереметева. В наказание Шереметев привязал к своим дрожкам несколько крестьян, и они бежали за помещиком всю дорогу до усадьбы»[1].

Прочитал и, улыбнувшись, подумал: как ловко все-таки передергивали факты в угоду политике. Ведь вроде так было, да не совсем. Не смутило слишком уж «пролетарского» автора даже то, что Николай Васильевич в декабристах числился[2], а уж им, первенцам свободы, в советские времена столько (и заслуженно) уделено было внимания!

 Однако не все так думали, как П. Осипов. Приведу для сравнения отрывок из воспоминаний другого автора, более близкого по времени к Н.В. Шереметеву – П.С. Шереметева.

 Граф Павел Сергеевич, родственник Николая Васильевича, родился в 1871 году, прожил долгую жизнь и умер в военный 1943 год в Москве. Он не бросил Россию в 1917-м, служил ей на культурном поприще и при царе и при большевиках. Благодаря ему многое сохранилось для потомков по истории дворянских родов и особенно усадеб. Для своих современников и коллег в этих вопросах он был непререкаемым авторитетом.

П.С. Шереметев в 1906 году совершил путешествие в Юрино и описал его. В 2012 году А.В. Краско, генеалог из Санкт-Петербурга, издала воспоминания графа. Не все, видимо, страницы сохранились, но то, что опубликовано, совсем по-другому передает «крутую» историю с Н.В. Шереметевым.

Павел Сергеевич рассказывает, что Николай Васильевич был не просто охотник, он «только тем и жил. У него в деревне Николаевке[3] близ Богородского, где он жил, было 600 собак. Гончих было до 300[4]… Однажды вот какой был случай. Охотились под Лысковым у Князя Грузинского; тоже страстный был охотник. А Николай Васильевич верхом не ездил. Очень был тучный[5]. В нем 9 пудов веса было. Какую лошадь ему не подадут, не могли выдержать, и потом он всегда ездил на тройке. Один охотник был, старый уже, все с собаками жил, заскакал раз по озимям. А по озими скакать, кованой подковой хлеб вышибает. Увидали мужики, сбежались, окружили, кричат на него, нешто возможно по чужому хлебу… И хотели они с ним разделаться. Он им сдался и говорит: «Позвольте мне в последний раз в рог протрубить!»… Он и затрубил «на драку». Услыхали все рог,.. прискакали… Николай Васильевич на тройке приехал. Уж досталось мужикам: приказал привязать троих сзади к коляске и поехал. Они бежали и падали. Потом бросил. И ничего. Николай Васильевич был добрый. Когда он умер (в 1849 году), крестьяне на руках несли его…»[6].

От себя добавлю, что любовь к Н.В. Шереметеву у крестьян была так глубока, что один из них, Константин Иванович Каплин-Тезиков, написал на смерть барина оду, которую, по преданию, заучивали и распевали жители села Богородского[7].

А Павел Сергеевич продолжает: «О Николае Васильевиче любопытно было бы узнать больше подробностей. Портрета его в Юрине нет, но в деле Нижегородского дворянства есть увеличенная фотография[8]. Лицо добродушное. Полный, бритый, с рукой за пазухой. По отзывам лиц, его знавших, это был чарующий человек»[9].

«Больше подробностей…», что ж, у любознательного читателя «БФ» такая возможность есть благодаря сохранившейся публикации в «Нижегородских ведомостях». Когда Николай Васильевич скончался, а это случилось в феврале 1849 года, в нашем губернском официозе появилась проникновенная статья в память этого незаурядного человека, и мы ее приводим без сокращений.

«Февраля 5-го в исходе 12 часа пополуночи в Нижнем Новгороде[10] скончался после кратковременной, но тяжкой болезни нижегородский губернский предводитель дворянства, почетный попечитель Александровского Дворянского Института и губернской гимназии, председатель Совета Нижегородского Дворянского Банка, Двора ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА камергер, статский советник и кавалер ордена св. Владимира 4-й степени Николай Васильевич Шереметев.

Он родился 1802 года марта 5[11] здешней губернии Горбатовского Уезда в селе Богородском, которое принадлежало родителю покойного. Получив первоначально домашнее воспитание, Николай Васильевич поступил для довершения своего образования в Пажеский корпус. Из камер пажей он поступил на действительную службу в лейб гвардии Преображенский полк 1823 года апреля 17[12]. В чине подпоручика он находился в Персидской компании 1827 и 1828 годы, был при взятии Эчмиадзина, Аббас-Абада, Сардар-Абада и возвратился в Россию с сводным лейб гвардии полком, сопровождавшим в Санктпетербург персидские трофеи. Произведенный в поручики за отличие в сражении при Эривани, он находясь в лейб гвардии Московском полку 1832 года января 8 произведен был в штабс-капитаны. Разстроенное здоровье заставило Николая Васильевича отправиться в 1831 году к карлсбадским водам, лечение замедлялось и он, находясь за границею, принужден был просить по причине болезни отставку, которую и получил 1832 года декабря 17[13]. В следующем 1833 году он возвратился в Россию и поселился на родине своей, в селе Богородском. Высокия качества его благородной души, его истинно-аристократическое образованность, его светлый просвещенный взгляд на вещи, возвышенный образ мыслей и любовь ко всему высокому и изящному, тотчас же доставили ему возможность занять одно из первых мест в среде нижегородского дворянского сословия. На выборах, бывших в декабре 1833 года, его единогласно избрали на второе дворянское место в губернии – в звание почетного попечителя губернской гимназии. Николай Васильевич был первый, занявший эту должность в Нижегородской Губернии и он занимал ее до самого дня своей кончины. Его заботливости средние учебные заведения наши, бывшие до 1834 года не выше посредственности, обязаны тем, что в скорое время оне сделались лучшими во всем Казанском учебном округе. Первою заботою почетного попечителя было устройство при гимназии благородного пансиона, до тех пор несуществовавшего; заботы эти увенчались скорым успехом: в 1837 году при Нижегородской Гимназии явилось это заведение, прекрасно устроенное на 22 воспитанника в особом поместительном доме. За это по представлению министра народного просвещения он Всемилостивейше пожалован был в звание камер-юнкера Двора ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА (5 сентября 1838 г.). Устроивая пансион при гимназии,  Николай Васильевич между тем развивал мысль дворянства об устройстве особого, совершенно отдельного от гимназии учебного заведения для образования молодых дворян Нижегородской Губернии, сообразного с их назначением в кругу жизни общественной. Эта мысль предложена была собранию дворянства в 1839 году, и она была одобрена единогласно. Следствием этого было учреждение в Нижнем Новгороде Александровского Дворянского Института, который и был открыт 30 августа 1844 года[14]. Честь прекрасного устройства этого института бесспорно принадлежит покойному Николаю Васильевичу. На выборах 1845 года избранный на пятое трехлетие почетным попечителем гимназии и института, он единогласно был избран и в звание губернскаго предводителя. Оставалось еще несколько дней до того, в который дворянство, готовилось снова единогласно избрать его в эти высшие дворянские звания, но неожиданная смерть положила всему предел: - за пять дней до открытия выборов не стало любимого, всеми уважаемого Николая Васильевича[15]. В продолжении пятнадцатилетней службы своей по выборам дворянства, покойный за ревностную службу свою получал Высочайшие награды: 1840 года сентября 10 пожалован в надворные советники, 1842 года сентября 23 в коллежские советники, 1844 года декабря 3 получил орден св. Владимира 4-й степени, 1847 марта 23 пожалован в статские советники и того же года декабря 5 в звание камергера Двора ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА. Такова была служба покойного Царю и Отечеству.

С самого поселения своего в Нижегородской Губернии Николай Васильевич обратил на себя почтительное внимание дворянства: это внимание вскоре превратилось в ту общую любовь всего дворянского сословия, которою пользовался покойный до самой своей кончины. Эта общая любовь особенно выражалась на выборах: шесть раз балотировало покойного все дворянство губернии и шесть раз все шары бывали избирательные. Кто был на выборах 1845 года, тот помнит, с каким энтузиазмом дворянство избрало покойного в губернские предводители, кто был в Нижнем весною 1847 года, тому памятно как единодушно выразилась всеобщая привязанность здешнего общества к покойному, когда он отправлялся за границу. Его благородный образ мыслей был так высоко ценим дворянством, что в делах дворянских его мнения всегда делались мнением общественным. Его радушная приветливость, его русское хлебосольство, его благородная ровность обращения со всеми напоминало старинных бояр наших и надобно сознаться, что теперь у нас трудно найти того, кто бы вполне заменил нам покойного в этом отношении. Никогда Нижегородцы не забудут Н.В. Шереметева и его Никольское, где приветливый хозяин с такой предупредительностью встречал гостей своих, где среди цветов одной из знаменитейших оранжерей в России, или за роскошным столом, приготовленном со всей утонченностью гастрономии, посетители Никольского забывали как проходило время в умной и всегда оживленной беседе Николая Васильевича. Все высокое, все прекрасное находило отголосок в прекрасной душе его: цветы, музыка, литература и живопись – вот предметы, к которым особенно сочувствовал покойный. С цветами он проводил по нескольку часов в день, музыка всегда производила чрезвычайно сильное впечатление на его чувствительную душу, а произведения литературы и живописи находили в нем истинного знатока и любителя. Он был добр и чувствителен: несчастье других он всегда близко принимал к своему сердцу – доброта его была известна всем и каждому. Безукоризненно провел он жизнь свою и в мире нет человека, который бы лихом помянул покойника. Эта самая безукоризненность была причиной той необыкновенной бодрости духа, с которой встретил покойный свою кончину. Он был болен не более 36 часов, тяжкая болезнь развивалась в нем быстро, и вскоре больной сознал всю опасность своего положения. Бывши  всегда истинным Христианином, он с глубоким благоговением исполнил последние обязанности, возлагаемые на нас религией, распорядился своими делами и встретил неумолимую смерть, как герой.

Погребение тела покойного назначено было во вторник, 8-го февраля, в 9 часов утра. В доме дворянского собрания собралось все дворянство и чиновники, воспитанники Александровского Дворянского Института и губернской гимназии и почетнейшее купечество. После литии, совершенной преосвященным Иаковом, епископом нижегородским и арзамасским соборне, дворянин Семеновского Уезда П.И. Мельников произнес у гроба следующую речь.

Милостивые государи!

Немного дней остаётся до того, в который дворянство нижегородское снова готовило Николаю Васильевичу Шереметеву единодушный выбор  на две первые дворянские должности губернии. В тайне от земли, на небесах, в тоже время совершался иной выбор из среды нашего сословия и вот следствие этого выбора.

Да, это был выбор Неба, выбор того Высочайшего Добра, которое любит добродетель и окружает себя добродетельными.

Человек родословный, патриот по душе и по действиям, с благородным образом мыслей, с душою, глубоко сочувствовавшею всему высокому и прекрасному, он пятнадцать лет жил с нами и пятнадцать лет был предметом всеобщей любви, всеобщего уважения. Его благородные мнения были у нас мнением общественным. Шесть раз выражалось к нему всеобщее доверие нашего сословия, шесть раз был он избираем дворянством целой губернии, и никогда не было для него ни одного шара неизбирательного. Здесь, в присутствии всего дворянства, смело, с полным убеждением, говорю, что нет дворянина нижегородского, который бы в настоящую минуту не скорбел душою о потере достойного своего представителя.

И как он жил, и как он умер! Потомок и подражатель древних бояр наших, безукоризненно прошёл он житейское поприще, без трепета встретил он страшную кончину жизни. Среди нас,  ММ. ГГ. (милостивые государи – прим. автора), есть много свидетелей последних минут его. Всегда был он истинным Христианином и умер христиански, всегда он был благороден и умер с благородством героя. Вы помните те минуты, когда друзья усопшего окружали его боровшегося со смертию. Тут не было места воплям и рыданиям, этим обыкновенным спутникам смерти: тут тридцать мужчин с глубокою, но тихою грустью окружали одр умиравшего и в мертвом безмолвии часа полуночного только иногда раздавался бодрый голос того, который так неустрашимо встречал страшную гостью.

Да, умирать так, как умер покойный, может только человек благородный, безукоризненно прошедший земной путь свой. С спокойной совестью смотрел он на прошедшее, с надеждой Христианина на будущее, и - мирен был конец его.

О таких-то людях глаголет Писание: блажени почивающие о Господи, ей, глаголет Дух, да почиют от трудов своих.

По окончании речи печальная процессия отправилась из дома дворянского собрания по Большой Покровке к церкви св. Николая Чудотворца, где было назначено отпевание тела. Процессия открывалась воспитанниками гимназии, которые шли по два в ряд, за ними в таком же порядке следовали воспитанники Александровского Дворянского Института, чиновники и учители обоих заведений. За тем шли певчие и духовенство, во главе которой находился преосвященный епископ, за духовенством следовали дворяне, потом тридцать дворян, бывши в полной парадной форме несли на руках гроб с телом усопшего. За гробом шли уездные предводители дворянства и почетнейшие дворяне. За ними ехали печальная колесница и траурная карета. Множество народа и длинная цепь экипажей заключали процессию.

В церкви св. Николая, которой вся внутренность была одета глубоким трауром, божественную литургию совершал преосвященный епископ Иаков. В обычное время духовник покойного, священник церкви Александровского Дворянского Института магистр Миловидов произнес надгробное слово. Отпевание совершено было преосвященным епископом со многочисленным духовенством.

По окончании отпевании, гроб был запаян свинцом и поставлен в засмоленный ящик. Этот ящик останется в церкви св. Николая до тех пор, пока, по получении надлежащего распоряжения, не перевезут его в село Богородское, где в Успенской церкви, в фамильном склепе Шереметевых, тело покойного Николая Васильевича будет опущено в землю»[16].

Прощание с телом Николая Васильевича Шереметева в селе Богородском состоялось 17 февраля. Об этом свидетельствует документ, сохранившийся в Центральном архиве Нижегородской области. Это «Слово на кончину его превосходительства ст. советника Камергера двора его императорского величества Николая Васильевича Шереметева говоренное по привезении тела в село Богородское»[17]. Ему есть и предисловие. «Надгробное слово мною читано, а потому весма назидательное для ума и сердца христианскаго. Села Богородского священник Иаков Рожанский». И еще. «Сказать наизусть одобряется цензор богородсковский воскресенский священник Василий Лебедев». Вот оно, это Слово.

«Бытописание повествует нам бл. сл., что праведный муж Иосиф, когда узрел кончину отца своего Иакова восчувствовал вполне тяжесть естественнаго с ним разлучения, плакал тогда неутешно, отдал долг любви, которую имел к своему родителю. Припад Иосиф на лице отца своего и плакася горько о нем, и облобызал его, плакал он не один, но со всем домом своим, рыдали с ним купно и братия его и весь дом отца его, и сродницы его рыданием великим и крепким зело. Плакал некогда болезненно и порфироносец Давид, услышав о кончине сына своего Авессалома, рыдала в сердечной горести и Ноемминь, лишившись мужа и двух сынов своих, проливал святейшие слезы и сам богочеловек Иисус Христос при гробе верного своего друга Лазаря, простительно и вам, слушатели, скорбеть, взирая на предстоящий пред очами вашими гроб сей и вас не меньшая оных горесть постигла и терзает сердца ваши, поелику потеря в умершей особе для вас столько же драгоценна, как и тех, друзья, и знаем и вси ощущают в лице скончавшегося утрату ничем не возвратимую: бедные не находят более в нем щедраго для них благотворителя; подвластные его осиротели без его, так сказать, общего их отца и добраго покровителя, а ближние и сродники его лишились предмета сердцу их любимейшаго, предмета во всю жизнь их незабвеннаго, а посему возможно ли не скорбеть в час сей, возможно ли не сокрушаться в минуты сии. Одно воспоминание имени преставившагося сильно есть поколебать дух и вызвать из очей каждаго обильные слезы. Для чего же бы уязвлять нежнейшия сердца и восхищать преждевременно из среды живых того, который находился в силах и не достиг еще маститая старости. Для чего исторгает от них того, который для многих занимал место благодетеля и друга человечества, но Боже праведный, в твоей деснице и бытие наше и смерть, кто советник тебе был, когда ты рек – да будет свет, и кто ж воспротивиться может воли твоей, когда воззовешь нас к судилищу твоему: наш долг, слушатели, повиноваться промыслу Божию, и веровать, что истинный христианин, умирая начинает только жить с богом вечно.

Благодеяния его незабвенны здесь, поелику резкими чертами изображены во глубине сердец, облагодетельствованных им, незабвенны и пред всеведцем богом – ибо начертаны в книге Живота писалом нечеловеческим, но ангелами, скажу только без всякаго приувеличения то, что оныя изливались на ближних всегда, и кончились при последних минутах жизни его, чему суть свидетели лица находящихся при кончине его.

Боже щедрот и утешения надеясь на твое милосердие к кающимся дерзаем у алтаря и жертвенника твоего проливать недостойные молитвы наши, ты заслугам единородного сына твоего, отверз еси всем верующим царство небесное приими убо и по неложным обещаниям твоим упокой душу и сего раба твоего болярина Николая в небесных твоих обителях.

Ты же преставившися от временныя жизни по плоти собрат наш гряди душею твоею в горний сион оныи се сопровождают тебя к небесам усердныя молитвы и воздыхания предстоящих здесь. Тело же твое да изнесут любящие тя в землю и кости твои да почиют мирно, якоже и кости Иякова в пещере со отцы твоими. Аминь».

К сожалению, не все в архивах дошло до нас в хорошей сохранности. Вот и этот текст, которым заканчивается рассказ о Николае Васильевиче, полностью не сохранился. А из него мы узнаем о последних минутах его жизни и о последних его благих деяниях: «Он (Николай Васильевич) пред самою кончиною отпустил на волю несколько человек … пропуск … когда совершен был на сие акт подписан … пропуск … начал томиться и помер».

P.S. История жестоко обошлась с богородскими Шереметевыми. Храм же Успения, усыпальница Татьяны Ивановны, Василия Сергеевича, матери и отца Николая Васильевича, и младшего их сына, чудом сохранившийся до нас пусть и не в первозданном виде, возрождается добрыми руками православных наших земляков. Ему в этом году исполняется 200 лет. Думаю, Церковь, власть и прихожане осознают: этот храм не просто очередная восстанавливаемая церковь, это наша историческая память и наша историческая совесть. В том числе и по Шереметевым. Считаю, что будет целесообразным и справедливым установить на стене храма памятный знак (мемориальную доску) с упоминанием их деяний.

 

 

[1] Горьковская коммуна. 1937, 21 сентября. Вообще-то за потраву посевов следовало наказание по закону, но, конечно, не в «пугачевском» стиле. Поступок же Н.В. Шереметева откровенно попахивает диким барством и одобрения моего никак не вызывает. Но я не за «белых» и не за «красных». Я за историю в том виде, в каком она нам досталась, с учетом времен и нравов.

[2] В ходе следствия по делу декабристов было подтверждено, что Н.В. Шереметев знал о существовании общества, но деятельного участия в нем не принимал. В день восстания был при своем полку (Преображенском), ни в чем противозаконном замечен не был, вместе с однополчанами давал клятву на верность новому императору Николаю I. Наказание, лучше даже сказать внушение, было мягким: отдать отцу под присмотр. После же освобождения из-под стражи он был переведен из гвардии в армию и направлен на Кавказ, где Персия пыталась взять реванш у России за предыдущее поражение в войне (подробнее об этом: Любавин А.В. «С душой высокой и прекрасной». Николай Васильевич Шереметев: опыт биографии // Во славу государства Российского (Материалы историко-краеведческой конференции. Богородск. 27-28 октября 2012 г.). Богородск. 2012. С. 109 - 139).

[3] Николаевка (Никольское). О ней см.: Косарев В.А. Судьба имения // Мое Березополье. 2010. № 6 (41).

[4] В Центральном архиве Нижегородской области хранится документ (ЦАНО. Ф. 933. оп. 1963. Д. 283. Лл.1-2 об. Без даты), озаглавленный «Свора Н.В. Шереметева». Он содержит прозвища охотничьих собак, принадлежавших Николаю Васильевичу. Среди них Крылат, Алтай, Разбой, Варвар, Голубка, Сайга, Обруга, Залётка… – всего 16 особей обоего пола. Здесь же перечисляются своры и других владельцев: фон Путерена, Николаева, Щербакова, Мельникова, Белова и тех, кем были подарены собаки: Беклемишев, Ермолов, Менделеев, Измайлов, Бабарыкин, Полтавцев, Приклонский. Допускаю, что это тот избранный круг, с которым Н.В. Шереметев предавался одному из любимейших своих занятий.

[5] Толстым Н.В. Шереметев был не от обжорства, а скорее всего по причине болезни, предположительно, диабета (Любавин А.В., Петряев С.В. «О, сколько нам открытий чудных…» или Путешествие с А.С. Пушкиным по Березополью». Н. Новгород, 2014. С. 51). Известно, что он трижды ездил на европейские курорты на лечение.

[6] Шереметев П.С. Поездка 18-25 апреля 1906 года в Юрино (очерк). Йошкар-Ола, 2012. С. 20.

[7] Ухин В.А. Люди творческой мысли. Горький, 1956. С. 171.

[8] Публикуемая в статье фотография Н.В. Шереметева размещена в «Историческом сборнике о нижегородских губернских предводителях дворянства. 1785 – 1896 гг.» (Н. Новгород, 1902). Об еще одном портрете Николая Васильевича упоминает наш земляк, выдающийся русский историк К.Н. Бестужев-Рюмин. Его семья была дружна с Н.В. Шереметевым,  и в своих «Воспоминаниях» он говорит о нем так: «Этот необыкновенно добрый и милый человек оставил по себе всех знавших его чрезвычайно приятную память. Он был хорошо образован, много читал, и у него были в библиотеке не только романы: я брал у него Тьера и Луи Блана. Скончался он в 1849 году; портрет его у меня сохраняется; есть и несколько писем к отцу; он свободно писал по-русски – редкость в его время» (Воспоминания К.Н. Бестужева-Рюмина (до 1860 г.). СПб., 1900. С. 7). Возможно, портрет Н.В. Шереметева сохранился до сих пор в фонде К.Н. Бестужева-Рюмина, находящемся в Пушкинском Доме Санкт-Петербурга.

[9] Шереметев П.С. Поездка... С. 20-21.

[10] Где в Нижнем Новгороде окончил свой земной путь Н.В. Шереметев, сказать в настоящий момент не могу. Н.И. Храмцовский, наиболее близкий к этому времени автор, в «Кратком очерке истории и описании Нижнего Новгорода» (выходил: 1857 – I часть, 1859 – II часть), рассказывая о Большой Печерской улице, отмечает: «Из частных домов этой улицы по красоте замечательны дома господ Веселовского и Шереметева: первый на правой стороне улицы и на углу Малой Печерской, второй – несколько далее на другой стороне» (Храмцовский Н.И. «Краткий очерк истории и описании Нижнего Новгорода». Н. Новгород, 1998. С. 199). Кстати, рядом располагалось здание Удельной конторы, в котором проживал И.П. Бестужев-Рюмин и у которого порой гостила семья его брата Николая (Воспоминания К.Н. Бестужева-Рюмина (до 1860 г.). СПб., 1900. С. 11).   

[11] В исторической литературе годом рождения Н.В. Шереметева порой называется 1804, но, даже не имея метрической записи, более приемлем 1802 год.

[12] Причастность Н.В. Шереметева к декабристскому движению в этой статье не упоминается.

[13] Впервые, насколько известно автору, Н.В. Шереметев посетил заграничные курорты еще во время обучения в Пажеском корпусе, почему и окончил его на год позднее - в 1823.

[14] О заслугах Н.В. Шереметева в области образования см.: Любавин А.В. Н.В. Шереметев: на службе России // Краевед Березополья (К 25-летию краеведческого движения в Богородском районе). Богородск, 2013. С. 145-151; Любавин А.В. Нижегородский период в жизни К.Н. Бестужева-Рюмина // Константин Николаевич Бестужев-Рюмин. Памяти русского историка. Богородск, 2014. С. 12-51.

[15] О деятельности Н.В. Шереметева в должности губернского предводителя дворянства см.: Любавин А.В. Н.В. Шереметев: на службе России // Краевед Березополья (К 25-летию краеведческого движения в Богородском районе). Богородск, 2013. С. 151-154.

[16] Нижегородские губернские ведомости. Часть неофициальная. 1849, 9 февраля. № 8. Этот номер газеты хранится и в ЦАНО: Ф. 2148. Оп. 1. Д. 59.

[17] ЦАНО. Ф. 2148. Оп. 1. Д. 59. Лл. 5-7 об. В этом деле два документа: «Надгробное слово» и «Слово на кончину его превосходительства ст. советника Камергера двора его императорского величества Николая Васильевича Шереметева говоренное по привезении тела в село Богородское». Привожу второй – «Слово на кончину…». Оно более образное и к тому же доступнее для понимания современного читателя.

Дом Нижегородского дворянского собрания. Фото 2016 г.

Верхнепосадская Никольская церковь (утрачена). В XVII веке здесь находилось кладбище, где были захоронены скончавшиеся от ран воины Нижегородского ополчения К. Минина и Д. Пожарского. Реконструкция 2014 г. Фото 2016 г.

Село Богородское. Церковь Успения Божией Матери. Фото первой четверти XX века

Город Богородск. Церковь Успения Божией Матери. Фото приблизительно 1940 г.

Город Богородск. Церковь Успения Божией Матери, приспособленная под хлебзавод. Фото 2011 г.

Город Богородск. Церковь Успения Божией Матери. Восстановление. Фото 2016 г.